Константин Райкин: «Я — диктатор, но добрый и любящий»

Каждая его роль в кино и театре становится событием. От Труффальдино и Тени до Эркюля Пуаро и от Гамлета и Сирано до Ричарда III и Лира – везде Константин Райкин поражает своим талантом, фантастической гибкостью и мимикой.

В Нижнем Новгороде руководитель «Сатирикона» представил премьерный спектакль «Дон Жуан». А перед этим Константин Райкин встретился с журналистами и рассказал, как ему удаётся держать себя и артистов в тонусе.

– Вы часто приезжаете в Нижний, чем он так манит гастролёров?

– Ваш город – огромный культурный центр. Волжский купеческий город с богатой театральной историей – яркая краска на театральной карте страны. Мы часто сюда приезжали с разными спектаклями, и со своими сольными гастролями я тут бывал. Нижний очень театральный город. У вас очень хорошее театральное училище. Я часто имел дело с его студентами и выпускниками, и не скрою – переманивал их в Москву. Особенно мальчиков – их в театрах всегда не хватает. Так и появилась фраза «Штаны всегда важнее платья» – ведь не секрет, что в пьесах всегда больше мужских ролей. Так что ваш город – очаг театрального искусства. Посмотрите на афиши – к вам едут самые известные театры страны!

– Быть может, потому что наш зритель хорошо принимает гостей?

– Это правда, у вас хорошая театральная публика. В Москве она разная – иногда замечательная, иногда чудовищная. Есть спальные районы, которые я называю «спящие» – в смысле души. В театр ходит абсолютное меньшинство населения любого города – менее 10 процентов. Если ты один раз в жизни пришёл в театр, то уже попал в это число. А абсолютное большинство жителей любого, даже самого культурного города, в театр не ходят никогда. Но театр – то, что даёт путь к развитию. Не бывать в театре так же стыдно, как не уметь читать. Иногда мне приходится приезжать на какое-то предприятие, а там русские люди, жители Москвы, которые не понимают русской речи! Понимают только русский мат с междометиями! Поэтому я больше люблю провинциальную публику.

– Это потому что мы неизбалованные?

– Провинциальная – это не обидное слово, напротив – тёплое и сердечное. Я езжу по всей стране и убеждаюсь, что лучшая публика не в столицах. Но я сразу чувствую, если в городе, куда я приехал, нет драматического театра. Даже плохой театр иногда ставит хорошую драматургию. А это хорошая речь, которую слышит зритель. Слышит, употребляет в жизни, и она расходится кругами по городу. Театр – это микроб, который делает большое дело. 600 театров на страну – это очень мало. А у вас их много. Я люблю ваш город и часто в нём бываю. Люблю пройтись по Большой Покровской. И всегда что-то новое для себя открываю.

– Что вы открыли в этот раз?

– С удивлением в скульптуре у театра драмы узнал Евгения Евстигнеева. Когда-то я имел честь быть его коллегой и партнёром в «Современнике». Я сто спектаклей «На дне» лежал в массовке, у него в ногах, во время монолога Сатина, и снизу наблюдал, как он это делает, пока подавал ему огурчики и пельмешки! Я видел этого гениального актёра в работе, в непосредственной близости. И мне было приятно его увидеть на Большой Покровской с отполированным носом. Видимо, для нижегородцев это какое-то ритуальное место. Почему-то вспомнил так же отполированную туристами левую грудь Джульетты в Вероне! Это какой-то знак удачи!

Роль Гамлета или Лира бездонна. Она пожирает артиста. Хоть умри, всё отдай – это всё равно бескрайность и бесконечность. Эту вершину нельзя покорить.

– Что же нужно для удачных гастролей?

– Для меня важнейшая задача в любом городе – показать спектакль в качестве не ниже, чем он идёт в Москве. Мы очень придирчивы и выставляем много требований к принимающей стороне. Поэтому часто наш театр считают неудобным. Но для меня главное – добросовестное отношение к работе. Поэтому мы и приезжаем заранее, чтобы всё наладить, отработать, отрепетировать. В этом наше уважение к зрителю. А от принимающих сторон иногда слышу: «Да ну, проскочит!» Этого я не терплю. Добросовестность – основа профессионализма. Конечно, удобнее быть разгильдяем, гораздо сложнее быть честным с собой и со зрителем, но честность входит в понятие профессионализма.

– Не все так щепетильны, как вы. Иногда привозят антрепризы из двух стульев, на которые стыдно смотреть даже неискушённому зрителю.

– К сожалению, среди актёров добросовестность – не самое частое явление. Часто слышу на гастролях предложение выпить за обедом от организаторов, а нам вечером играть. У меня в театре этого нет много лет. Если я унюхаю что-нибудь, этот человек вылетает как намыленный сразу, невзирая на звания. Я могу выпить после работы. Но работа и нетрезвость несовместимы. Тот, кто считает, что это не так, – мой враг. И это не каприз и чистоплюйство.

– Может, именно в таком строгом подходе и кроется секрет успеха вашего театра?

– Большая часть артистов «Сатирикона» – мои ученики. Они воспитаны в той же вере, что и я, и приходят в монастырь с моим же уставом. Я – диктатор, но добрый и любящий. Это счастье, когда кто-то, кого ты взял ещё зелёным, вырастает в мастера. Я за них отвечаю, я их люблю, но каких-то вещей не терплю. Театру нужно служить, и это служение требует жертв. Пряником без кнута тут не обойдёшься. Последние годы наш театр находится в состоянии испытания на прочность. А актёры – люди молодые и творческие, они смотрят по сторонам. Я закрываю глаза на вещи, на которые раньше бы не закрыл. Но не всегда.

У меня была актриса, талантливая девушка. Я чувствовал, что у неё роман за пределами коллектива. Как-то задержал её на репетиции, она томилась и сказала: «Вот так жизнь и проходит». Я ответил: «Жизнь проходит здесь, а там она вторична». Вскоре мы с ней расстались. С точки зрения обывателя, у неё всё хорошо. Но с моей точки зрения она не сделала ничего, что бы заслуживало внимания. Её жизнь протекает там, а для того, чтобы действительно чего-то добиться в театре, она должна протекать здесь. Большинство молодых актёров идут по пути искушений, например, снимаясь в заведомой ерунде, но за большие деньги. Что ж, это их выбор. Но я их этому не учил! А учу тому, что вы видите в театре.

– Попасть на гастроли театра вашего уровня не могут все желающие. Как вы относитесь к съёмкам спектаклей, чтобы все могли посмотреть их в Сети?

– Снять спектакль таким, какой он есть, нереально. Это лучше, чем ничего, но абсолютно не то. Это то же самое, что сказать, что я знаю, что такое любовь, потому что про неё читал. Театр – вещь контактная, а экран экранирует – задерживает энергию. Глаз видит всю сцену и крупный план одновременно. Ни одна камера этого не может. И живая энергия театра пропадает. Это как судить о лесе по гербарию. К сожалению, театр не живёт на экране. Смотрите спектакли в театре!